— Забавная вещь этот взрыв, — сказал он своим обычным грубым тоном.

— Что ты имеешь в виду под «забавным»? — переспросил Майкл, чувствуя себя неспособным скрыть своё негодование.

— Ну, они закрыли весь порт, а тот корабль всё ещё здесь. Всё утро там были люди. Не команда. Просто люди и вездеходы. Вроде армейских. Забавно. Они считают, что это была бомба.

Майкл сделал вид, что не слушает, накладывая себе на тарелку морковь и горох, а потом потянувшись через стол за соусником.

— И никакой полиции, представляешь, — продолжал Родри, — что и в самом деле забавно. Надо думать, такой большой взрыв должен был привлечь полицию.

Подняв взгляд от своей тарелки, Майкл увидел Родри, уставившегося на него с таким выражением на лице, словно его это почти забавляло. Было слишком опрометчиво надеяться, что зять действительно поймёт, что всё это значило для него; видеть, как его друзья были убиты таким способом. Фрэнк и Уилф. Хассан.

Когда с едой было покончено, Майкл ушёл в свою комнату, почти ничего больше не сказав ни Марии, ни Родри и только чуть-чуть позабавлявшись с племянником. Он лёг на кровать и включил радио.

Они снова передавали ту песню, эта песня Фрэнки Лейна сейчас играла практически постоянно. Он подумал, что это самая романтичная песня, которую он слышал когда-либо раньше; до всего этого. Теперь слушать её было больно. Почему они продолжают её передавать?

Он снова натянул башмаки и в панике выскочил из дома. Сестра побежала к входной двери и крикнула ему вслед:

— Майкл! Куда ты?

— Погулять, — мрачно ответил он. — Я приду не поздно.

«Корабль и пилот» был типичным бьюттаунским пабом, заполненным типичными бьюттаунскими мужиками: портовыми рабочими, моряками и бродягами со всех уголков земного шара. Грубые старики, которым было что рассказать, тихо сидели, баюкая свои пинты, и играли в домино, пока ровесники Майкла участвовали во всех ритуалах молодёжи, попивая горький «Брейнз» [10] , рассказывая анекдоты и соревнуясь со всеми подряд в армрестлинге.

Люди смотрели на него странно, и он очень хорошо это чувствовал. Они должны были слышать о том, что случилось, но никто ничего не сказал. Они просто вот так смотрели на него.

В дальнем углу паба готовили сцену для Ширли, местной певицы, и её музыкантов, но болтовня вокруг не стихала.

— Что произошло?

Майкл поднял взгляд. Это был сын Фрэнка, Пит. Он был чуть старше Майкла, но такого же телосложения, как его отец, задира от природы, с предплечьями, как у Попая [11] . Любопытно было то, что он не казался злым, а Пит почти всегда выглядел злым, как будто специально нарывался на драку. Теперь он выглядел просто грустным, как будто что-то у него внутри умерло. Майкл ничего не ответил.

— Что произошло? — повторил Пит. — Ты был с ним, когда это случилось. Что произошло?

— Не знаю, — ответил Майкл. — Я не помню.

— Ты не помнишь? Я… — Пит бросил взгляд в угол помещения, сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

— Честное слово, Пит, — сказал Майкл. — Я ничего не помню. Был взрыв, а потом я очнулся в больнице. Это всё, что я помню.

— Но что вы там делали ночью, в такое время?

— Не знаю, — сказал Майкл. — Я не знаю.

Остальные посетители паба замолчали, потому что Ширли вышла на сцену и начала своё выступление с «Stormy Weather» [12] . Пит смотрел на Майкла сверху вниз с пугающей напряжённостью — черты того Пита, которого он знал, злого, жестокого Пита, возвращались к нему. Майкл встал, оставив свой пинтовый стакан недопитым.

— Мне жаль, Пит, — сказал он, направляясь к выходу из паба. — В самом деле. Мне так жаль.

Он прошёл полпути по узкой, Викторианских времён канаве Уэст-Бьют-стрит, до угла угольной биржи [13] , когда вдруг увидел их.

Кромвеля и Валентина.

Они стояли в тени, но он видел их обоих. Как будто они даже не пытались спрятаться. Он точно знал, что они не из Союза.

Он продолжал идти, ускоряя шаг, и слышал доносившиеся откуда-то сзади шаги двух бегущих мужчин, потом рёв автомобильного двигателя, визг колёс по влажным булыжникам.

Майкл побежал.

Свет фар выхватил его из темноты, но Майкл не посмел оглянуться. Почему они гонятся за ним?

Именно в тот момент он почувствовал это; сначала появилось странное ощущение в ногах, которое распространилось по всему телу, пока не добралось до головы, почти как удары статического электричества. Улицы вокруг него озарились ярким светом, невозможным в это время суток, и всё стихло. Он повернулся, наткнулся взглядом на подъезжающую машину и увидел, как она остановилась посреди улицы; её фары по-прежнему горели. Позади неё Кромвель и Валентин тоже замерли на месте, не касаясь ногами земли, как будто их кто-то подвесил на невидимых нитях. Как будто весь мир вдруг перестал вращаться — только для него.

А потом была боль. Ужасная боль, пронизывавшая его, пульсирующая и подчинявшая его себе, пока он не упал на землю, мучительно зажмурив глаза. Прошло несколько секунд, и появилась тошнота, а потом он осознал, что стоит на четвереньках и что земля под ним жёсткая, холодная и влажная, и что он слышит звуки бомб.

— Кромвель и Валентин? — спросила Гвен. — Этих двух мужчин звали Кромвель и Валентин?

Майкл кивнул.

— И всё это произошло в ноябре 1953-го?

— Да, — сказал Майкл.

Гвен повернулась к Тошико.

— Где Оуэн?

— Он в прозекторской. Сказал, что ему нужно что-то проверить.

— Ладно, — сказала Гвен. — Можешь пойти и позвать его? Нам нужно начать разбираться в этом.

— А что с Джеком? — поинтересовалась Тошико.

— Он в своём кабинете. С ним что-то не так. Только я не знаю, что именно.

Гвен посмотрела на Йанто, надеясь, что он знает ответ, но он выглядел таким же озадаченным, как она сама.

— Йанто, — сказала она. — Можешь произвести поиск по именам Кромвель и Валентин? В 1953 году в Кардиффе не могло быть много людей по имени Валентин.

Йанто стоически кивнул и вышел из зала заседаний, и Тошико последовала за ним.

Гвен повернулась к Майклу.

— Отдохни немного, — сказала она. — Мы собираемся… — она замолчала.

— Собираетесь что? — спросил Майкл.

— Не знаю, — ответила Гвен. — Собираемся помочь тебе.

Майкл с несчастным видом отвернулся от неё. Похоже, её слова его не успокоили.

— Я имею в виду именно это, — сказала она. — Это наша работа. — А потом с улыбкой добавила: — Не бывает тайн слишком больших, не бывает головоломок слишком… э-э… головоломных.

Майкл улыбнулся — впервые за то время, что Гвен его видела, — и она кое-что почувствовала, что-то знакомое, и с беспокойством осознала, что ночь будет долгой.

Глава четвёртая

Оуэн Харпер открыл глаза и увидел незнакомый потолок. Конечно, не то чтобы он был экспертом по потолкам, но он бы узнал свой потолок, если бы увидел его, а это был не его потолок.

Следующее, что он осознал — сухость во рту. Нет, не просто сухость… Его рот был абсолютно сухим. И у него болела голова. Как будто кто-то зажал его голову в тиски и продолжал давить. Как будто его голова собиралась вот-вот взорваться.

Но в первую очередь его занимал вопрос о потолке и твёрдом полу под ним. Вытянув пальцы, он ощутил щетинистую поверхность ковра, а чуть дальше наткнулся на пыльное месиво в переполненной пепельнице. Он с отвращением отдёрнул руку, задев банку и опрокинув её. Послышалось бульканье и шипение пива, выливающегося из банки и впитывающегося в ковёр. Это была не кровать, и это была не спальня.

Приоткрыв один глаз, он увидел телевизор в одном углу комнаты, а на стене — несколько постеров с Джонни Деппом.

Это был не его потолок, не его комната, а если это была не его комната, то чья она?